Рыцарь ночи - Страница 77

— Бабка мне наказала веток нарвать! А вот зачем? — смеясь, говорила Зина. — Отсталый она элемент и все твердит про Вербное воскресенье, все пытается мне рассказать библейские сказки.

— Да, мои тоже втихаря к нему готовятся, — ответил Грег. — Но я домой и носа не показываю. У товарища одного обосновался. Они еще и Пасху отмечать вздумают! Стыд один!

— Что ж делать! — вздохнула Зина. — Они в ранешнее время воспитывались, попы им всю голову задурили. И не хотят они в новое верить.

— Да и ты, видно, в свою родню пошла, — заметил Грег. — Тоже очень недоверчивая девушка!

— Ты это о чем? — лукаво поинтересовалась она и отошла на шаг.

— О моей любви! — взволнованно ответил он, хватая ее за руку.

И я вновь почувствовала укол ревности. Зина вырвалась и отбежала к краю тротуара. Какое-то время они шли молча. Переулок закончился, мы очутились на показавшейся мне огромной площади. В центре возвышался храм Христа Спасителя. Я не отрывала глаз от Грега и Зины, но все-таки успела увидеть, как отличается это место от привычного мне. Площадь была явно больше, возможно, так казалось из-за отсутствия плотной застройки высотными многоэтажками, к которым я привыкла в современной Москве. Набережная была огромной, и она простиралась вплоть до Большого Каменного моста, неподалеку от храма виднелся сквер. Машины моделей 20-х годов проезжали крайне редко и, как мне казалось, медленно, и от этого улицы выглядели пустынными. Прохожих также почти не было. Но я не успевала осмотреться, так как все мое внимание было сосредоточено на идущей впереди паре. Зная о том, что я как бы не существую в этом мире, я двигалась в двух шагах от них.

Когда мы поравнялись с храмом Христа Спасителя, Зина начала рассказывать о том, что в этом храме открылся второй поместный собор обновленцев с разрешения власти. Она говорила с воодушевлением. Но Грег отвечал ей очень вяло. Видно было, что его это мало интересует.

— Очень ты несознательный, Гриша! — заметила Зина после довольно продолжительной паузы. — Я тебе, можно сказать, политинформацию провожу единолично, а ты даже не слушаешь! Хватит в облаках витать!

— Я слушаю, — ответил он. — Только непонятно, зачем нам попы, пусть даже и с обновленным сознанием. Ты же сама постоянно твердишь, что нет ни бога, ни черта, что скоро все церкви снесут с лица земли, и вдруг с упоением рассказываешь мне о каком-то церковном течении.

Зину эти рассуждения, видимо, поставили в тупик, и она с минуту молчала.

— Это новая формация, — важно произнесла она. — И вовсе не отсталая и даже полезная для нас.

— Путаница одна! — грустно констатировал Грег. — Мне уже кажется, что никто ничего толком не знает. Так что лучше во всем разбираться каждому самостоятельно.

— Вот-вот, — сухо ответила Зина, — я всегда знала, что ты единоличник и стремишься отделиться от коллектива.

Они замолчали. И шли в молчании довольно долго. Я неотступно следовала рядом. Обойдя храм, мы свернули в переулок. Я плохо ориентировалась, так как застройка была мне незнакома. Пройдя метров сто, они остановились возле узкой улочки, уходящий вправо.

— Я домой, — сказала Зина.

— Ты же обещала провести этот вечер со мной! — умоляюще сказал Грег и попытался ее обнять.

Но она отстранилась и смотрела немного настороженно. Потом поправила выбившуюся из-под беретика короткую прядь и протянула ему руку со словами «До свидания!». Я видела, как задрожали его губы, а глаза начали наполняться слезами.

— Ну не надо, Гриша! — строго сказала она. — Ты хороший товарищ, несмотря на все твои несознательные заявления, но давай покончим с этой историей.

— С какой? — спросил он и поднял на нее влажные глаза.

Грег выглядел таким несчастным, что у меня сердце защемило и захотелось обнять его, хоть как-то утешить.

— С любовью этой твоей, — ответила Зина. — Глупости все это, вот что! И вообще я вчера вышла замуж.

— Как?! — вскрикнул он.

Я увидела, как он моргнул, и слезинка побежала по щеке. Но Грег тут же смахнул ее и сжал губы.

— Вчера нас расписали, — спокойно вещала Зина, — в нашем районном совдепе. Муж мой человек партийный, серьезный, мастер литейного цеха. Я ведь тебе про него говорила.

— Поздравляю, — глухо сказал Грег.

Я видела, что он сдерживается из последних сил.

— Спасибо, — спокойно ответила Зина и улыбнулась. — Свадьбу справлять не будем, потому что оба считаем, что все это буржуазные пережитки.

— А зачем ты тогда сегодня со мной за вербой ходила? Зачем просила тебе ее нарвать? — с горечью спросил Грег. — Муж-то как к этому отнесется?

— Не понимаю! — скривила она губы. — Я свободный человек и делаю то, что считаю нужным. И у нас правильные отношения без всякой там ревности. До свидания! — повторила она и вновь протянула ему руку.

Но Грег бросил ей ветки вербы под ноги, резко повернулся и быстро пошел в переулок. Зина пожала плечами, подняла вербу, соединила ее со своим «букетом» и отправилась в противоположную сторону.

А я поспешила за ним. Я так волновалась, что у меня стучали зубы. Грег шел размашисто и что-то бормотал. Я видела, как развеваются его кудри, как распахнутые полы длинного замызганного пальто, похожего на старую солдатскую шинель, откидываются назад от быстрой ходьбы. Я с трудом поспевала за ним и уже плохо понимала, что происходит. Но сердце колотилось так, что мне казалось, будто его стук разносится по всей улице. Грег приблизился к какому-то заброшенному дому и нырнул в проем двери. Здесь, по всей видимости, происходил снос ветхого жилья, так как видно было, что все здания нежилые. Окна были без стекол, двери отсутствовали, кучи мусора заполняли двор. Я устремилась за Грегом. Зайдя в проем и миновав короткий коридор, я оказалась в знакомой комнате, которую видела и во сне, и на картине Ренаты. Я не смогла сдержать крика, так как Грег уже свернул веревку петлей и подвешивал ее на ржавый крюк, торчащий посередине ободранного потолка. Но Грег меня не слышал. Тогда я бросилась к нему, пытаясь вырвать веревку. Однако прошла сквозь него, как сквозь пустоту. Поняв, что я по-любому ничего не смогу сделать, я отошла в угол и закрыла глаза. Но все слышала. Грег плакал, звал Зину, потом притих. В этот момент раздался колокольный звон. Но он был не веселым, праздничным, а мерным и скорбным. Тяжелые звуки казались огромными каплями, которые равномерно падали одна задругой и будто придавливали к земле своей печалью.